Темного стекла лампа заскулила и выплюнула огненную лепешку прямо на кипу не просмотренных контрольных – и это стало последней каплей. Ристо Кейрх, самый терпеливый и самый, как говорили, ледяной из магов-наставников, вцепился пальцами в волосы и взревел. Конечно, достаточно тихо – дети давно спали. Все, кроме этих. Раньше Ристо Кейрх ни за что не позволил бы себе издавать эти устрашающие звуки при учениках, но все однажды случается в первый раз. В конце концов, и толпа соседей доселе не вваливалась в ворота и не вопила, как стая чаек, требуя немедленно покарать, исключить, выгнать из города из страны премерзкого колдуна, доведшего весь квартал до нервных припадков и дурного аппетита.
Ристо Кейрх медленно выдохнул, представляя, что он – песочные часы и через его горло сейчас, щекоча, сыплется из головы в живот океанский белый песок. В голове как будто стало легче. Негодники сидели тише полевок и невиннее голых птенцов. Похожие до сумасшествия – русоволосые и темноглазые, с одинаковыми шрамиками от ожога над левым глазом; только у одного сейчас рот растекался в улыбку, а второй прикусывал губу. Матти, конечно, ликует. А Микко, конечно, недоумевает, где же они просчитались, что их так глупо поймали. Ну, дети, не доросли еще – мага пятой ступени обводить вокруг пальца. Да что там, даже соседей обвести не смогли. Уж они-то знают, где искать виновников всяческих пакостей, когда школа тут в двух шагах.
– Мальчики. – Голос у мага-наставника сел еще когда он отмахивался от лающей толпы, и теперь маг хрипел, как пленник пустыни, три дня не глотавший воды. Пришлось откашляться и начать заново: – Мальчики. Как вы слышали, некоторые из жителей нашего квартала... Матти хихикнул, и смешок тут же перекатился на Микко и, брошенный им куда-то себе под ноги, пропрыгал под стол резиновым мячиком. Натурально пропрыгал – самой простой из иллюзий. Микко смутился: – Извините, наставник. Ристо прорычал: – Извиняю. Взгляд его упал на часы, световые часы в лилово-медовой гамме, стрелки которых укоряюще показывали половину двенадцатого. Сегодня, маг-наставник, вы ночуете в своей обожаемой школе – на порог вас не пустят. Ааму не станет с вами разговаривать еще дня три. Или проклянет, как увидит. Или швырнет солонкой, как в прошлый раз. Ристо уставился на глупых детей, и ему захотелось заплакать. Он, невероятной силы маг, вынужден оставаться на своей должности как минимум три года. И за эти три года близнецы, к сожалению, не успеют завершить обучение. Ристо многое бы отдал, лишь бы запихнуть негодяев в выпускной класс, но мухлевать с продвижением юных дарований по ступеням магам-наставникам строго запрещалось. Жаль.
Не раз Ристо Кейрх проклинал тот день, когда отозвался на зов своих богов – их, вот же насмешка мироздания, тоже было двое!.. Проклятые близнецы – и голосами в мыслях, и голосами в школьных коридорах. Но сетовать на судьбу, самому же ее приняв, жрецу не подобало, даже если испытанием выпало провести целых семь лет в – упасите боги! – школе, обучая юных бестолочей; что же оставалось неудачливому жрецу, как не начать воспитывать в себе достойную богов выдержку и хладнокровие? ...и вот облаченный в светлые одежды жрец ступал по пятнистому ковру в сумрачном коридоре, а мимо него проносились наевшиеся до отвала мальчики и девочки, торопясь наиграться перед сном, и мешались голоса – мерное "в-тридцать-пятом-году-новой-эры-чародей-заклял" и "что-было-стерто-то-и-ты-сотри" в голове и "смотри, куда прешь! ой! господин наставник! ГОСПОДИН!" в настоящем. Близнецы донимали его с первого дня – и в этом, говоря откровенно, было что-то символичное: что от божественных близнецов не отделаться, что от человеческих. Единожды став жрецом, путь ты назад забудь. Единожды став наставником, веди чадо свое до конца. Тьфу-у.
Ристо тяжело вздохнул и положил на стол руки ладонями вниз. Подумав, отковырял от стопки запачканных чернилами листов остывшую лепешку и швырнул через весь класс в мусорную вазу у дальней стены. Ваза благодарно рыгнула. А лампа снова запищала – ей, бедняжке, давно хотелось спать. Но маг сказал ей: – Цыц. – И, неожиданно разозлившись так же сильно, словно на него вновь нахлынула чаячья стая, сказал мальчишкам с непозволительной для жреца горячностью: – Вы, мои друзья, балбесы! Ты, Микко Вайстулванни, и ты, Матти Вайстулванни! Совершеннейшие дурни! И кто из вас, откройте секрет, наворожил тьму мохнатых пауков у дома вдовы Пекка? По тому, как дрогнуло, что-то пряча, лицо Микко, Ристо понял, чьих рук творение эти мерзкие твари. Не первый раз на мага-наставника накатило желание от души оттаскать наглеца за ухо, но – опомнись, Ристо Кейрх, пока на тебе жреческие цвета, ты не можешь вести себя точно разгневанный лавочник! Ристо наклонился вперед и прищурился, зная, что выглядит сейчас голодным коршуном, так дивно кривится его лицо, да и глаза изумительно-золотистые. – Так-так. А певучая акула – тоже твоя, Микко, шут вы гороховый? – Это моя! – почти оскорбленно воскликнул Матти, а Микко вежливо пояснил: – Господин наставник, у меня пока не получаются наваждения с каким-либо звучанием, к сожалению. – Разумеется, не получаются, господин ученик, – холодно бросил Ристо. – Потому что вы лентяй и неуч. Эту тему мы проходили два месяца назад, и если бы вы чуть меньше времени уделяли своим выходкам, то могли бы творить таких же дивных морских тварей – с весьма пронзительным звучанием! – как ваш брат. А вы только и знаете, что глазеть в окно на занятиях и считать, сколько березовых листков пожелтело за этот день. Микко глухо вскрикнул и взглянул наставнику прямо в глаза – и Ристо Кейрх неожиданно увидел, как заплескались где-то там, под блестящей пленкой, горькие слезы. Микко тут же опустил глаза. Матти вспыхнул вместо него: – Да что вы! И Ристо, подумав, все-таки признал: – Но ваши пауки, Микко, были недурны – не каждому удается создать такую, гхм, масштабную иллюзию... Но мальчишка не отозвался. Зато Матти распрямился, точно его изнутри надули. Магу-наставнику не к месту припомнилась сказка про Великана-Гордеца и Скромнягу-Работягу – несчастный работяга стараниями Великана раздулся до размеров океанского кита и лопнул, и так бесславно кончилась его жизнь. Хм. Матти светился, и уголки его губ подрагивали. В отместку за гаденькую улыбку – а ведь именно ее прятал нахал! – Ристо хлопнул ладонью по столу, и раздался такой треск, что бедная лампа взвигнула и смачно плюнула магу в лицо – он чудом успел уклониться. Мальчишки покатились со смеху – уже оба.
В дверь постучали. Маг только успел выдохнуть "войдите", как в дверь просунулась всклокоченная голова Эско Дайви, ученика третьей ступени. – Прошу прощения, господин наставник. Вас, кхм, требуют у ворот. Говорят, у нас... Ну... – Ну?! - По кварталу, понимаете, луна катается. Ну, как настоящая. Но с сырными дырками. И, хм, пахнет, как сыр. Ристо Кейрх спрятал лицо в ладонях. – Дайте угадаю, Эско. И поет? Юноша только кивнул и покосился на близнецов. Его лицо озарило понимание. Лампа истошно вскрикнула и потухла, зато из окна – маг не любил закрывать шторы – брызнул дивный желтый свет, а с улицы донеслись восхищенные выкрики. Народ в магическом квартале, конечно, привык ко всему, но восхищаться любил – да и грех не восхититься стоящей магией. Ристо Кейрх, повидавшись много чего маг-наставник, уже выпустивший парочку талантливых учеников, и сам нашел в себе мужество удивиться, потирая виски и давясь пониманием того, что домой он сегодня не явится точно. Маг поднялся со стула и воззрился на близнецов. Со щек Микко еще не утек румянец стыда, но Матти сверкал искренней улыбкой. Не дожидаясь вопроса, он выдал: – Я не знал, что получится на расстоянии! Правда, здорово?! Вот расскажу матери, она порадуется!.. Скажите, высший класс, наставник?!
Ристо Кейрх опустил голову и оглядел свои белые жреческие одежды, напоминая себе о необходимости создавать достойный образ служителя глубоко почитаемых богов-близнецов. – Оценки "высший класс", Вайстулванни, вы заслужите тогда, когда ваша половая тряпка наконец-то сможет отмыть участок хотя бы с вашу ладонь. Пока же вы строите из себя клоуна. И вы, Вайстулванни-близнец, тоже. Стыдно и бесполезно. Вы отстранены от занятий на неделю. Матти вздрогнул и весь вытянулся, как огромный восклицательный знак, а Микко расстроенно пожал плечами. Ристо Кейрх состроил гримасу посуровее, и возражений, к счастью, не последовало. Маг-наставник подошел к двери и подозвал старшего ученика: – Эско, уведи их и уложи спать. Эско Дайви помахал рукой и ехидно улыбнулся, а Ристо Кейрх погрозил ему пальцем: – Будьте бдительны, Эско. Если эти дети сегодня не лягут спать, я отстраню от занятий и вас. Я разрешаю вам привязать их к кроватям, если потребуется.
...когда маг-наставник вышел на крыльцо, его уже ждал у нижней ступеньки, как преданный пес, огромный гудящий шар. Магия постепенно рассеивалась, пение превратилось в гул, а свечение стало едва заметно. Зато размеры и яркий цвет впечатляли. От ворот магу помахал человек, в котором он не без содрогания узнал старшего стражника – видно, нарушению порядка возмутился ночной патруль.
– Вы знаете, господин, что после десяти вечера наваждения, превышающие размер сто тридцать на сорок и яркость настольной лампы запрещены? – пробасил стражник, неодобрительно поглядывая на стремительно сжимающийся и бледнеющий шар. Ристо Кейрх только вздохнул: – Знаю.
Прежде чем я поведаю о сектантских плясках и о любовной драме прекрасной ивы, я поясню: сегодня на нашем факультете был марафон психотерапии и практической психологии. Говоря проще, серия мастер-классов. С двух до семи - мастер-классы, дальше - фильм, но на фильм я уже не осталась.
Так вот. Честно говоря, после таких дней мне кажется, что пять часов мастер-классов - это в чем-то больше, чем полтора года обучения в нашем универе. Да весь курс профессиональной этики вместе с полуторагодичным курсом английского стоят меньше, чем один мастер-класс. Про английский - это отдельный разговор. Давайте, дети, вспомним модальный глагол "can" и поговорим про "present perfect" два месяца, почему нет? В общем, это был щедрый на новые впечатления и новые знания день. Сегодня я побывала на трех мастер-классах, и про каждый я расскажу отдельно.
"Психодрама - будничное волшебство" Так назывался мастер-класс. "Будничное волшебство". Знаете, психодрама еще в прошлом году привлекла меня тем, что у нее есть... Что-то общее с ролевыми. То есть, с ролевыми как есть - не слишком много, но это дело моего восприятия мира ролевых игр. Для меня игра изначально была не удовольствием, а шагом навстречу своим страхам. Страху, если говорить точнее, одному - страху перед новыми людьми, перед необходимостью говорить, действовать напоказ. Сначала - просто страху, такому большому, неконкретному, потом - конкретным проблемам, которые этот страх образовывали. У каждой моей роли, на самом-то деле, была изначальная цель. Самым важным вызовом внутренним зажимам был Ортвин - неспокойный, _вечно говорящий_ мальчик, который напоказ творит все, что вздумается. Мое стремление к незаметности в обществе - и его стремление выразить себя. Но суть не только в страхах, конечно. Суть в том, что такие, как я (лол хД), не всегда могут взаимодействовать с людьми спокойно, не могут идти на контакт - а вживание в роль того, кто может, тренировка позволяют... учиться. Психодрама, как нам объясняли, есть по сути проигрывание каких-то проблем. Здесь же - проговаривание чувств, озвучивание _истинных_ чувств и намерений. Для чего? Для адекватного и гармоничного взаимодействия с окружающими, если говорить грубо. Психодрама - как и ролевые, отчасти - позволяет научиться понимать других людей. Понимать их чувства. Облекать их чувства в слова - и находить потом эти "истинные слова" в настоящих, которые звучат. Психодрама - потрясающая штука. Сегодняшний мастер-класс начался с того, что нам рассказали кратко об основах, а потом предложили вообразить себя предметом интерьера в данной аудитории и рассказать о себе, если нам хочется. Я была оранжевыми обоями. И я очень хотела рассказать о том, как я обтекаю стены и создаю уют, но вызвали только первых желающих. х) У нас была девочка-кровать, "бюджетная кровать, можно купить на стипендию, но я только для студентов, и у меня есть стойка, как у велосипедах от банков, знаете, где можно записываться в очередь?". У нас был шкаф, были вредные часы ("меня ненавидят те, кто не умеет найти свой ритм!") и, кажется, что-то еще. Потом мы образовали внешний и внутренний круги и... играли. В различные ситуации в парах. Кошка с мышкой, родитель с ребенком (некий юноша, на котором я повисла с криками "ПАПАКУПИМОРОЖЕНОЕОДНОДВАТРИИИ!", был очень мил и щедр хД), золотая рыбка и старик (этот хрен просил меня прикончить его старуху, но я отказалась из женской солидарности), пьяный муж и жена, скептик и вдохновенный романтик... и так далее. В результате этого упражнения я поняла, что у меня как-то вдруг исчезли проблемы с импровизацией. Дальше мы рассматривали конкретную ситуацию. Там был тот самый воспитатель Валентин. х)) Который рассказал печальную историю о том, как он поругался с музыкальной руководительницей их сада. И мы... снова играли. Я говорю "играли" - но как таковой игры в смысле несерьезного взаимодействия там не было, конечно. Это, опять-таки, мое восприятие. Вживание в чужую роль для меня всегда игра, но серьезная. Мы делали интересную вещь. Дублирование. Те, кто сидит в кругу и смотрит на взаимодействие основных участников, могут в какой-то момент по дозволению ведущего выйти вперед и, положив руку на плечо одному из участников, озвучить его чувства или мысли. Так я в какой-то момент подошла к "музыкальной руководительнице" и закатила тираду на тему "эти-сопливые-юнцы-из-училищ-думают-что-они-все-знают!!" х) И в целом этот мастер-класс мне очень понравился. Пожалуй, вот об этом направлении мне бы хотелось знать больше.
Наше тело хранит множество историй, историй о нас, историй о нашей семье и предках, историй о наших отношениях с миром, невысказанных историй обо всем. Танцевальную двигательную терапию можно определить как целенаправленное использование выразительных движений и поз, взятых в терапевтическом сочетании, с целью укрепить образ "я". (с)
...сектантские пляски. Серьезно. Я не вру. Это выглядело полуторачасовой танцевальной вакханалией. Но на самом деле, это невероятно крутая штука. Но первые полчаса мне так не казалось. Сначала мы "учились чувствовать руку". Рука двигалась в пространстве под релаксирующую музыку. Минут десять. Потом мы всем телом двигались в пространстве (закрыв глаза) под релаксирующую музыку. И вот в эти минуты, когда я отчаянно пыталась расслабиться, меня дико раздражал шепоток и смех каких-то девчонок справа. И голос ведущей, которая скакала вокруг нас. Нет, она говорила полезные вещи, пытаясь настроить нас на нужную волну, но мне хотелось, чтобы пространство вокруг меня было пустым. Только я и музыка. Ни смеха, ни движений тела в десяти сантиметрах от меня! В какой-то момент раздражение достигло такой точки, что я думала, что или на девок рявкну сейчас, или просто уйду оттуда. Но потом... Как-то сошло на нет. Но это... Очень показательная вещь. Я прекрасно знала, что страх неловких движений - тоже мой старый друг, вместе с его близнецом "над тобой будут смеяться", но здесь они показали себя очень явно. В начале плясок. К счастью, только в начале. Вот ты приоткрываешь глаза - и видишь танцующие руки, тела, которые вибрируют, а в аудитории горит свет, в этой аудитории ты завтра будешь сидеть и писать лекцию. Это очень сковывало. Но ведущая говорила: "Позвольте этому быть. Главное - позвольте этому быть". Ну... позже я позволила, но еще не сейчас. После движений в пространстве мы стали... играть хД Ну, делать одно упражнение. Разбились на пары. В паре один - свидетель, другой - движущийся. Движущийся закрывает глаза, свидетель придает ему "форму", то есть ставит в некую позу. Музыка все еще играет. Свидетель шепчет: "Движение!" - и движущийся движется. Свидетель говорит: "Стоп!" - и тот замирает в позе, в которой его застал сигнал. Одно "но": мы с девочкой поняли задание немножко неверно, и я, будучи свидетелем, после каждого "стоп" немного меняла ее позу. Оказалось, этого делать было не нужно. Но девочка зато потом сказала, что я каждый раз угадывала, какое движение ей хотелось сделать дальше, и давала ей... нужное направление. х) Так что мы, в целом, друг друга хорошо чувствовали. ...а потом движущимся стала я. Романтическая история, лол Нет, конечно, я могла бы просто двигаться под музыку с закрытыми глазами. Но воспаленный мозг рождает образы и так, а уж когда темнота, движение и музыка... Ну, в общем, я была крестьянской девушкой. Которую заколдовала злая ведьма. Почему-за что-как - не ведаю, но заколдовала. И я стала деревом. Вернее, я долго им становилась под трагическую музыку. У меня были прекрасные ветви, которые клонились на ветру то в одну, то в другую сторону, я чувствовала себя невероятно гибкой и мягкой, во мне текли соки. Я была ивой. Но мне было плохо - я не могла сдвинуться с места, я лишилась человеческого сердца и возможности ходить, говорить, чувствовать что-то кончиками пальцев... А потом пришел он. Прекрасный бард, который пел, устроившись в тени моей кроны. Он лежал на моих корнях, играл, и солнце золотило его щеки. И я полюбила его. Я защищала его от ветра или, наоборот, обмахивала его уставшее лицо. Я шуршала над ним, усыпляя, я слушала его песни... Но он ушел. Конечно, он не мог не уйти, но - я ведь могла побежать за ним, крикнуть... Но не могла. Мои корни вросли в землю, мои ветви тянулись, тянулись ему вслед, ствол кренился... Но сдвинуться я не смогла. Надо мной светило солнце. Я подставляла ему молодые листья, я молилась, я плакала. ...и я увядала от тоски. Мое тело склонилось к земле, ослабло, мои листья пожелтели и стали облетать. И я увяла однажды. И сок перестал течь внутри меня. Говоря простым языком, меня мотало там из стороны в сторону, изгибало под странными углами, роняло на землю к моим "корням", тянуло к "солнцу" (к свету лампы хД)... И, честно говоря, я забыла, что вокруг есть люди. Голос свидетеля останавливал меня или позволял двигаться - и это был голос... бога, понимаете? Кого-то, кто ведет тебя, кто творит твою историю, хотя даже и не вмешивается к нее. Кто всегда есть. Кто следит за тобой. Кто знает, что ты чувствуешь. Но думаю, девочка слегка удивилась, когда я изложила после ей историю своих любовных мук. Но самый выносящий момент - это когда музыка заканчивается, а ты открываешь глаза. Ты сидишь на коленях - и ты уже не в том месте, откуда начал. Ты старался держаться за землю корнями, да, но тебя отнесло в сторону. Открываешь глаза - а вокруг люди. Стоят. Кто-то пялится на тебя. Свет. Аудитория. Универ. В этот момент меня прошибло диким смехом, потому что... Если представить, как это выглядело со стороны... Но ощущения остаются непередаваемые. И главное - это чувство свободы от. От своих страхов, от чужих взглядов. И чувство "я в своем мире". Я внутри себя. Я танцую то, что я чувствую. В общем, это сильная для меня штука, да. Но - сектантские пляски. хД
Просто скажу - не впечатлилась. Суть этой штуки в том, что кто-то рассказывает историю, а актеры, сопереживающие и пропускающие эмоции рассказчика через себя, показывают. Отыгрывают. Нет, упражнения там интересные. Те же дерганья руками-ногами (после танцев - фигня вообще, какие страхи, какие комплексы, давайте крутиться, давайте двигать бедрами, давайте изображать припадочных! хД). "Жидкая фигура". "Палитра". "Пары". Это все, конечно, раскрепощает, тренирует мелкие театральные навыки, да. Но лично для меня - неактуально, наверное. Если у меня имеется важное чувство, которое не дает мне покоя, я лучше превращу его в рассказ. Я бы не хотела, чтобы мое личное кто-то изображал на сцене. Игра плейбековских актеров - это высшее выражение понимания, да, но тут уж кому что. х)
Как-то вот так. Надеюсь, в следующем году марафон повторится. х)
Уилл шел по тропинке, желтой ленивой змеей пролегшей через целое поле седых одуванчиков. К полудню распогодилось до того, что четыре мили по холмам и редким полям показались Уиллу не таким уж кошмаром – лучше топать просто так, чем опять мучиться с велосипедной цепью! Цепь третий день рычала, как встревоженный угорь – Уилл не был уверен, что угри рычат или злятся, но ему казалось, что хлестнуть током эта вредная цепь не преминет, когда он снова станет ее натягивать. Уилл топал босиком, оставив глупые гномьи башмаки под партой вместе с горкой старых учебников, и солнце лилось ему прямо на спину, пропитывая насквозь тонкий свитер и клетчатую – "полотенчатую!" – рубашку. Четыре мили – это много, когда идешь пешком. Гораздо больше, чем если у тебя два колеса и дурная цепь, но если сэкономить на самом поедании супа – ритуале, ради которого мальчишек и отпускают из школы ровно в полдень – то можно успеть до звонка. А лучше – чуть раньше звонка, ведь придется натягивать уродливые ботинки с грубыми застежками-пряжками. Уилл их всегда натягивает медленно, до того они отвратительные – да, пожалуй, на это стоит отвести целых пять минут. Тропинка выползала с поседевшего, как обсохший на ветру птенец, поля и огибала Горбатую Марту – гигантский и бестолковый холм, на котором раньше и впрямь жила безумная старушка по имени Марта. И горб у нее, говорят, был такой же глупый и огромный, как и сам холм. Но наверху, на лысой песчаной макушке не осталось даже щепки от старухиного дома. Уилл всегда подозревал, что это вранье – если кто-то и жил здесь, но не "на" Горбатой Марте, а "в" – вот там, за стенами из вьюна и земляных камешков, могло таиться самое настоящее жилище! Кротовая Изба, Гномий Пупок – как только не называли Уилл с друзьями это обиталище!.. Обогнув выгоревший на солнце Пупок, Уилл прибавил шаг. До дома оставалось всего ничего – вон виднеется уже раскидистая ива и покосившийся плетень, который боднула вчера мамина коза, Сеньорита Макбет. Сеньоритам, вообще-то, по этикету не позволяется так себя вести, но этой козе позволено что угодно – мама любит козье молоко больше, чем дряхлый забор. Уилл поравнялся с ивовым пологом – старое дерево совсем сгорбилось, из веток получался лиственный купол, войдешь внутрь – и окажешься в кругу блаженной тени и солнечных бликов, и дремли у ствола сколько угодно, или читай, или дрессируй слепого на один глаз Джек-Джека – дедовскую овчарку, которая оказалась хитрюга и пережила самого деда. В тени ивового купола Джек-Джек становился невероятно умным псом. Уилли поравнялся с ивовым пологом – и вскрикнул от восторга! У самой калитки стоял, зацепившись рулем за драный плетень, красный велосипед с громадными колесами и коричневым седлом, сделанным из старого бейсбольного мяча.
– Дядя Рудо! – и припустил что было сил к открытой калитке, по стоптанной тропе к двери – и влетел в прихожую. – Дядя! Дом отозвался эхом голоса Уилла и шипением картофеля на сковороде. Румяные кусочки шипели одни, без мамы, и растопленное сало пускало по дому запах, от которого в животе сразу становилось пусто – даже если бы Уилл пришел жуть каким сытым, от такой вкуснятины тут же появился бы уголок в желудке! Уилл втянул носом соленый, масляный запах и облизнулся, но с сожалением потопал по коридору.
– Мама? Дядя Уилл? – он звал громко, но никто не отвечал. Уилл уже решил, что мама с дядей над ним шутят, как услышал их голоса – в подвале. Уилл поморщился. Ну и зачем это они туда забрались! Подвал – гадкое место, где нет ничего интересного, только коробки с древней одеждой, какую давным-давно не носят, да старый пустой шкаф с книгами. Книги скучные, Уилл смотрел. Что ни страничка, то выцветшие буквы да шершавая бумага. Кроме того, в подвале капает с потолка и шуршат мыши, маленькие серые и страшные летучие – и поди пойми, как последние туда забираются! Уилл их даже не видал ни разу, но слышал отчаянный писк. – ...осторожнее, Рудольф. Уилл прислушался, свесившись с лестницы. В подвале не горел свет, только свеча у мамы в руке пускала по стенам жуткие пятна, похожие на мордастых чудовищ. Мама и дядя стояли перед шкафом и глядели на него в немом ужасе. "Немой ужас" – это когда так трясутся коленки, что ни слова не можешь вымолвить, Уилл недавно узнал эту фразу. Он сам никогда не глядел на что-то в немом ужасе и оттого еще сильнее удивлялся теперь, стараясь дышать потише, наваливаясь животом на перила. – Ну что ты. Не съест же оно меня. – А клацнуть может. Да и не дело, чтобы оно тут околачивалось... – Не будет. Обещаю тебе, Со. Дядя часто называл маму Со – Со, а не Софи или Кэтрин-София, как бабушка. – Так как давно он здесь?.. – С неделю. Я надеялась, уйдет сам, но... – Да когда это они сами уходили! Ну, значит, у нас красавец сильный, за неделю окреп и напился всласть. Уильям, готов свою трость проглотить и вытащить, спал так себе эту неделю? ...у дяди была длинная белая трость, которую он носил с собой всегда, даже надевая плавки на озеро, и которую то и дело клялся проглотить и вытащить – это для него все равно что съесть шляпу или просто ударить по руками. Уилл свешивался ниже и ниже, пока не стало больно дышать. Кряхтя, он сполз обратно и уселся на корточки. Об обеде он уже не помышлял, о возвращении к гномьим ботинкам и книжкам – тем более. Ох, зажечь бы свет!.. И чего они, дурни, зажгли одну только свечку, когда давным-давно есть электричество в доме! Уиллу теперь ничего не видно, кроме освещенных темным медом макушек и очертаний грузного шкафа. Внизу постучало – дядя ударил о пол своей тростью. – Но не беда, малыш будет спать как... малыш, а эту гадость мы уберем. Со, отойди-ка. И дядя, напоследок утерев рукавом короткую бороду, дернул на себя дверцу шкафа.
И Уиллу показалось, что он свихнулся. Из шкафа вылезло черное и мохнатое – выкатилось, словно до этого мига с трудом помещалось за запертой дверцей. Докатилось до стены и застонало, и Уилл увидел, как в темноте свернули восемь глаз. Восемь – это Уилл понял уже потом, а пока это было не восемь, но "много", и от этого много Уилл завизжал. Громко, стыдно и по-девчачьи. И почему-то понял, что его не слышат – ни мама, ни дядя, ни... Черное. – У-у, как разнесло-то тебя, – сказал внизу дядя. – А хорошим консументам вторичной эмоциональной материи полагается сидеть на диете, милый, – сказала внизу мама и посветила на монстра свечой, и Уилл разглядел его целиком. Это был паук – гигантский полупрозрачный паук забился в угол и перемежал писк с воплями, а вопли со свистом. Паук казался рассыпчатым, как песочное печенье, и длинношерстным – шерсть его стелилась по всей комнате, все еще вытекая из недр шкафа – или из самой темноты? Тонкими струйками лоснящийся волос ложился кругами, оборачивая паука в кокон. – Придется похудеть, – сказал дядя и стукнул тростью еще раз, и зверь закричал. Уилл дрогнул. – И не нужно вопить, куры в сарае станут нервничать. Ну-ка, детка, иди к дяде Рудольфу. Теперь трость застучала мелко-мелко, как нож для шинкования капусты по разделочной доске. Уилл зачарованно смотрел, как меркнет свеча – и как вспыхивает зеленоватым огнем дядина трость. – Ты его пугаешь, – сказала мама недовольно. – Давай поскорее. Он совсем маленький. – Женщина. – Ему едва ли месяц, Рудольф. Он младенец. Потому и вырос так скоро. Заканчивай с ним быстрее. – По крайней мере, ты не тащишь всякую дрянь домой, Со. Раньше за тобой водилось. Я рад, – дядя хмыкнул и лениво ткнул тростью сжавшегося в углу паука. Паук заплакал.
Уилл уже почти назвал себя сумасшедшим, поэтому ему не страшно было понимать, что паук – с его могучими прозрачными лапками, с блестящей шерсткой – плачет, как младенец. Уилл слышал его стоны как через вату – словно не должен был слышать вовсе, словно подслушивал разговор взрослых, притворяясь спящим и пытаясь незаметно оторвать ухо от подушки и узнать что-то секретное!.. Но в этот раз восторга, какой бывает у самых отчаянных и удачливых шпионов, Уилл не чувствовал – только грусть и жалость. Уилл вытер лицо ладонью и только тогда понял, что сам плачет. А паук от прикосновения трости сделался худее. Через мгновение – меньше, а потом и вовсе сжался до размеров сливы. Теперь, когда дядина трость сияла, Уилл четко видел весь подвал целиком и каждую его деталь. Слива пискнула напоследок и сдулась. – Ну, – сказал дядя довольно, – вот и все. Пора и обедать, Со. Я голоден, как стая волков. – Картофель, должно быть, уже готов, – спокойно ответила мама, и Уилл услышал стук шагов и звук притворенной дверцы скрипучего шкафа. – Спасибо, Рудольф. Признаться, я опасалась... Что оно окажется старше и злее. В одиночку с ним тягаться... Черт возьми, а ведь раньше я могла! И не перетрусила бы! Вот же как я пала. – Ты давно укрощаешь других монстров, Со. – Демонов сковороды и кипящего сала, – мама засмеялась, и только тогда Уилл сообразил метнуться вон из подвала. Ноги сами принесли его на кухню, где так же кряхтела сковорода, так же палило по стеклу полуденное солнце, так же билась в занавесках очумевшая муха. Уилл уселся на табурет возле и машинально притянул к себе солонку. Сыпанул на ладонь горстку соли и лизнул. Уиллу казалось, что внутри у него роятся осы, а на них льется янтарь густой, жуткой тоски. Соль заставляла ос шевелиться живее – так они могли спастись от участи пленников янтарных кругляшков. ...мама вошла на кухню и улыбнулась, дядя вошел следом и пристроил у стены свою любимую трость. – Мы заждались тебя, Уилл. Давно пора обедать. – Давно не виделись, парень, – дядя сверкнул жемчужными зубами, такими же ослепительными, как его трость, и протянул пухлую ладонь с перекрестьями линий. Дядя любил говорить, что у него путаная судьба и что гадалки плачут над его рукой часами, а Уилл любил жать эту руку, приятную и сильную. Но теперь Уилл не протянул руки.
Он виновато улыбнулся и слизнул еще немного соли. На его собственной ладони оказалась мелкая трещинка, и от соли ее щипало. Мама отвернулась к плите, напевая. Дядя вгляделся в лицо Уилла и вдруг наклонился к самому его уху. – Никому ни слова, малыш, – дядин голос скользнул в ушную раковину, как юркий муравей, и в пару секунд добрался до мозга. – Рот на замок, ключ проглоти. Ты ведь не хочешь выкидывать это из памяти, верно? Тогда помалкивай... Не то прослывешь таким же сбрендившим, как Горбатая Марта. – Оставь ребенка, Рудольф. Он еще мал. Уилл, дорогой, выпей воды. Мама протянула стакан с синей жидкостью – Уилл, конечно, знал, что это не вода, но у мамы стал такой же юркий голос, как у дяди, и рука Уилла послушно сомкнулась на стакане, а рот сделал глоток. ...Уилл дожевывал кусок жареного картофеля, когда вдруг вскочил на ноги. – Опаздываю! Чертов урок! Дядя засмеялся – на нем красовался сегодня зеленый галстук с бегемотами, глотающими солнце, и очки с коричневым стеклом. А мама сказала: – Не ругайся, Уилл. Дядя Рудольф подкинет тебя до школы. Рудольф, пожалуйста, не то Уилл опоздает. И дядя сказал: – Не опоздает. Обещаю тебе, Со. Что-то холодное упало в живот Уилла, как будто он проглотил льдинку или медную монетку, на миг сделалось жарко меж бровей. Уилл сердито потер лоб, но тут же восторженно воскликнул: – Поехали скорее, дядя Рудо! Можно я поеду стоя? – Конечно, парень, – дядя улыбнулся маме. – Видишь, Со. Никаких проблем. У нас с Уиллом никогда не бывает проблем. – Уилл юн, – ровно ответила мама, собирая со стола тарелки и сгружая их в раковину, еще полную картофельных очисток. – Вези его осторожно и не сворачивай. Прошу тебя. Уилл ничего не понял, а дядя кивнул.
...четыре мили на велосипеде – это гораздо меньше, чем четыре мили пешком, и седые макушки одуванчиков проносились мимо, сливаясь в дымчатое покрывало. Уиллу нравилось жаркое солнце и бьющий в лицо ветер – ехать стоя позади дяди было очень здорово! Белая дядина трость мерно билась о велосипедную раму.
...почему я все еще сижу в пижаме, хотя скоро выходить. А знаете, что лучше всего спасает от плохих мыслей, от лишних заморочек и печалей по "мы все однажды умрем"? Да творчество же. О да, всем кэпам кэп хД
Потому что когда ты что-то создаешь, ты как будто поливаешь маслом невидимые шестеренки в твоей... голове? душе? И они вынуждены вертеться. И неважно, что ты делаешь. Рисуешь, пишешь, создаешь новый мир. Все твои... внутренние элементы (господичтоянесу) плавают в этом масле. И если и сталкиваются, то мягко. И это так хорошо. Масло такое... темное золото, прозрачное, с пузырями.
Тогда дед посмотрел на меня серьезно и сказал, что скучать по кому-то — самое прекрасное из всех грустных чувств. — Пойми, дружище Трилле, если кому-то грустно оттого, что он скучает без кого-то, значит, он этого кого-то любит. А любовь к кому-то — это самое-самое прекрасное на свете чувство. Те, без кого нам плохо, у нас вот тут! — и он с силой стукнул себя в грудь. — Ох, — вздохнул я и вытер глаза рукавом. — Дед, но ведь ты не можешь играть с тем, кто у тебя здесь, — и я тоже ударил себя в грудь и вздохнул. Дед тяжело вздохнул и все понял. (с)
Поиграть и не написать отчет на стопицот слов с пляшущими смайликами на каждой строчке? О, нет, нет, это не про нас. Доктор, это нормально? В общем, да, гештальт закрывается с отчетом, иначе спать не могу. х)) Так что пусть висит.
Так вот! Господа мастера, господа игроки. Мальчик-маг в лице Проспера выражает вам большущую благодарность этот мир и этот день. Праздник папоротника - явление само по себе концептуальное, а праздник папоротника именно в этой таверне, с королевской семьей, странниками и бюстом вождя прекрасного-бывшего-хозяина - это тонны восхищения! Спасибо за ТЕПЛЫЙ дом, за вкусную еду, за прекрасное своей разномастностью общество.
За ночное звездное небо спасибо ночному звездному небу. И за заледеневшее шоссе, по которому мы возвращались, за дымку вдалеке, за желтый и белый фонарный свет, за страх-веселье - просто спасибо, не знаю кому. х) В три часа ночи по Волоколамке (со снежными обочинами!) я еще не ходил.
На самом деле, от задуманной мрачности Проспера осталось в итоге очень мало. Ну, понимаете, когда ты через двадцать минут после старта игры приносишь в жертву богу мести плюшевого Альфа и молишься, собственно, с чуваком, которого подозреваешь в убийстве очень близкого тебе человека - ну, тут трудно сохранять... мрачный вид. Но в целом, да, Проспер не угрюмничал, не кидался на всех черноволосых людей с ножом, не пыхтел, когда его вынуждали о чем-то говорить. Вышел мальчик-который-не-прочь-поболтать-но-отомстить-все-равно-хочет-и-отомстит. Болтай-болтай, но о деле не забывай. х) И да, семнадцать - возраст для легкого заворота мозгов, так что... Пусть.
Итак, Проспер - семнадцатилетний маг, не доучившийся ни до чего сильно путного, одержимый идеей отомстить, и отомстить справедливо, а не абы кому. Проспер - мальчик с сумкой, полной ядов, трав и противоядий, с тонкой книжечкой заклинаний и с неспокойными мозгами. Как, что, почему - почему не доучился, кому мстить?.. Что ж, это не очень долгая история, и мы ее расскажем.
история детства и юности плюс трагедия...ткани, ткани, ткани, пестрые и нет, кожа и лен. Иглы, заклепки, золотые и холщовые нити, меловые камешки, тканевая крошка повсюду. Это Проспер помнит с самого детства. Был совсем крохой - таскал иголки просто так, интересно же - такие острые, и поковырять что-то можно, и в сливу воткнуть, и на кленовом листе букву начертить - "П", первую, которую он выучил - с нее ведь начинается его имя!.. А стал постарше - стал таскать меховые обрубки и яркие отрезы намеренно: играли с мальчишками в разбойников, повязывали головы, притворялись то древними воинами в плащах, то магами в дивных мантиях...
Кто бы знал, что однажды притворство кончится не в силу возраста, а в силу... Реальности. Еще немного - и детские игры сами изжили бы себя, ведь когда тебе тринадцать, скакать по холмам и махать палкой уже несолидно... Но волей ли богов, по счастливой ли случайности в дом искусного портного заглянула однажды женщина. А чего удивляться, путники часто захаживали, оставались на ночь, мать кормила их супом и хлебом. Обычное дело!.. - а женщина оказалась необычная. Проспер даже не понял сначала, что это она - куда она его зовет-то? Куда идти? Чему-у учиться?! Проспер еще не понял, а отец уже сказал - иди, и мать подтвердила - иди, всяко лучше мир увидеть, чем всю жизнь на одном месте просидеть! А женщина говорила мало, зато глядела, прищурившись, и так интересно было, что она видит, чему ухмыляется едва заметно?..
Проспер с ней ушел - и не пожалел. Конечно, жуть как страшно было сначала, долгие дороги, холодные ночи... Ищешь место для привала, а лесные звери обступают слово со всех сторон, словно под каждым кустом - по чудищу! Нет, нет, ну конечно, Проспер не верил ни в каких чудищ, да и рядом с Люцерной - так представилась непонятная женщина - он бы ни за что не показал, что его пугают какие-то там шорохи. А впрочем, вздыхал Проспер, толку-то не показывать, все равно все знает, недаром же так хитро смотрит. Ночь за ночью, дни за днями, первые лечебные травы, первые отравы, первые заклинания - и словно сама дорога бежит под ногами. Идешь по пыли или по колено в подмерзающей грязи, под солнцем или под молниями - и счастлив, как последний дурак. А еще бы не быть счастливым, когда твоя наставница - невероятная колдунья, еще и ужасно загадочная! И ведь не была Люцерна очень-то доброй! А все равно, как тут не привязаться. Только вот Проспер так увлекся, так ушел в свои травы и заклинания, которые давались попытки с трехсотой и со скрипом, что и не заметил в своем сердце этой привязанности. Да и незачем было - вот она Люцерна, почти каждый час рядом, только иногда оставит упражняться, а сама утопает - а боги знают куда! Проспер следил иногда, видел загадочных людей, с которыми наставница встречалась, обменивалась то склянками какими, то еще чем. А спросишь потом, дескать, а с кем это вы? - а тебе усмехнутся только и промолчат.
...вот так и сидел однажды Проспер у ручья, учился искусству сменять облик, а все не выходило. Уже и пот градом, и со злости хочется как вдарить по собственному отражению в воде!.. Собственное, а должно стать чужим! Да что ты такой неумеха, которую неделю пытаешься, а что, а ничего!.. Сидел, сидел, пока не выдохся совсем. Ну и пришлось возвращаться в гостиницу, где остановились с наставницей. Топал назад и думал: вот же неловко будет признаваться, что снова через пень-колоду заклинание выходит!.. Неловко не было. Потому что стало не перед кем. Вошел в комнату и увидел сначала кровь, потом тело - белое. Как самый светлый лен в отцовской мастерской.
Мыслить было сложно, так сложно, как если бы не мысли текли в голове, а смола. Липкая, тягучая. Проспер долго смотрел в лицо Люцерны, и не пытаясь обыскать комнаты, обыскать таверну - а впрочем, какой толк, если тело уже остыло и убийца наверняка скрылся. Смотрел, а потом встал - и обыскал уже тело наставницы, что нашел важного - забрал, ей уже не пригодится, а ему - ой как кстати придется. Пока рассовывал по карманам зелья да травы, вспоминал - а ведь наставница в последние недели все болтала с каким-то темноволосым хмырем! Уходила, улетала - и возвращалась нескоро. Проспер пошел раз следом, понаблюдал из-за толстого клена на - ох ты боги! - не прекращая нежничавших и тихо смеявшихся мужчину и женщину, ужаснулся и больше не стал. Так вот кто!.. Догадка проста, догадка очевидна - никто другой не застал бы Люцерну врасплох!..
Решение было столь же просто: найти и убить. Найти. И убить. И никак иначе.
...итак, спустя несколько месяцев скитаний Проспер зашел в столичную таверну. Оказалось, посетители вовсю отмечали праздник папоротника, один там даже с цветком в горшке ходил. А Проспер совсем потерял счет дням, уж и забыл, какой сегодня день. А, и боги с ним. Таверны Просперу нужны не для того, чтобы есть и пить, или плясать с девицами, а для того, чтобы следить за черноволосыми мужчинами. Один неловкий момент - в этой стране большинство мужчин имеют темные волосы. Хм. У стойки толпился народ, кто-то нанимался на работу, на краю прилавка ужасающе потряхивало усами чучело в красной рубахе. Двух черноволосых мужчин Проспер приметил сразу, остальные двое появились позже - и пришлось пожалеть, что глаз у Проспера всего два, за всеми четырьмя подозреваемыми не уследить. Проспер так увлекся разглядыванием человека-с-сикоморой, что не сразу заметил человека-в-лиловом. А когда заметил... Погодите-погодите, да кажется, Проспер его уже видел!.. Так это, кажется, один из знакомых Люцерны. Почему бы не подойти?.. Со стаканом сока Проспер подошел к как-будто-знакомцу и выяснил, что тот и впрямь был знаком с Люцерной. И, оказывается, не знал, что она была убита - да как, как можно не знать!.. Возмущение всколыхнулось и выплеснуло наружу нервным смехом и шуточками о том, что для людей нетипично перерезать горло самим себе, даже для таких талантливых людей, как Люцерна! Собственно, с того момента смех как накатил, так и не отступал. Смех, смех и предчувствие: вот сегодня, сегодня все решится!.. А знакомый Люцерны - Клавдиус - рассказал про Орден. Про борьбу за возвращение старой религии. Посоветовал Просперу, если в Лицентерре не изменится положение магов, отправляться на юг Хортании, на земли Ордена. Земли Ордена, боги! Учиться магии дальше! Не самому и еле-еле, а по-настоящему, как с Люцерной!.. Но уйти, не отомстив, нельзя. И Клавдиус согласен - он тоже хочет мести! Приятно все-таки чувствовать поддержку сильного мага.
А с четырьмя мужчинами надо было поговорить. И первый подошел сам - представился Лестором, завел беседу о путешествиях, а Проспер смеялся, намекал на нехорошее и задавал философские вопросы о сути мести. Представлялось: вот ты с ним говоришь, а он окажется убийцей. Проспер спрашивал - что вы думаете о мести? что вы думаете о ситуации, когда кто-то отвратительный берет и перерезает горло женщине? ПЕРЕРЕЗАЕТ ГОРЛО ЖЕНЩИНЕ СЛЫШИШЬ НИЧЕГО НЕ НАПОМИНАЕТ? Но Лестор отзывался понимающе, но исключительно как человек, переживший свое горе. Уже тогда можно было отстать от Лестора, но - вот так брать и верить людям? Да конечно. Людям только дай шанс соврать, особенно тем, на чьих руках кровь. Разговор о мести завернулся так, что Проспер с Лестором стали вспоминать богов и думать: а как богам-то молятся? А, плевать, идем попробуем, новый приятель. И новые приятели пошли. Мастер на крики "НАМ НУЖНА ЖЕРТВА!" выдал нам плюшевого Альфа и пакет свечек. хД И расставили свечи интересным многоугольником, и зажгли, и погасили свет. Лестор шикарным жестом всадил в... э-э, в истошно орущего цыпленка нож. И произнесли молитву - слова из самого сердца, не выдуманные заранее, а сотворенные там на ходу. ...к слову, через несколько часов молитвы оказались услышанными, но пока рано.
Но проверить Лестора еще раз стоило. И Проспер стал импровизировать. Позвал Лестора в уголок, усадил на кресло. Пришла Айви и принесла зажаренного жертвенного цыпленка, которого мы торжественно преподнесли ранее хозяйке таверны. (:facepalm3 Айви, на самом-то деле, уже застала Лестора, находящегося во власти видения, но, к счастью, тревогу бить не стала. ...а Лестору казалось, что за ним пришел жнец. Легкая иллюзия от маленького мага. "Тебе пора со мной, мальчик... Да, никто не хочет, и дети, эти юные создания, не хотят, но спорить толку нет... Вот твой последний шанс очистить душу - и тогда там, за гранью, тебе будет легко... Расскажи мне, какой твой самый ужасный поступок? Расскажи мне, есть ли на твоих руках кровь? Кровь человека? Убийство - страшнейший из грехов...". И Лестор, выдав печальную историю своей юности, завершил исповедь коротким: "На моих руках только кровь цыпленка". Понял, понял, сказал Проспер. И, когда иллюзия спала, как ни в чем не бывало предложил Лестору отведать цыпленка. Один из четырех, казалось, был оправдан.
...где-то там же Проспер попался в руки болтливой Айви, которая вынудила его вспомнить школьный курс ботаники чему его учила Люцерна. Совершенно прекрасная девочка, Проспер ей даже подарил свой мешочек вкусно пахнущей травы, поведав что-то о чудодейственном свойстве отгонять моль и тоску. За траву Айви принесла стакан сока. х) На самом-то деле Просперу очень хотелось, чтоб девица рассказала о мужике-с-сикоморой или о дяденьке-с-посохом, но эта хитрюга отпарировала на диво хорошо: а если я вас стану допрашивать? а если спрошу то и то, и вот то, и вот это? - ладно, ладно, понял. х) Там же побеседовали с девушкой-в-синей-юбке, девушка много смеялась и была ужасно милой, но Проспер идиот предпочитал справедливую месть чьей-то там милости.
А вскоре Проспер понял, что он идиот. Что все эти месяцы, пока он искал неизвестного мужчину, он и не подумал о том, что магия - его самый лучший помощник. Что магия в состоянии не просто указать ему на убийцу, а указать на убийцу рукой самой Люцерны. И почему Лестор, которого не учили магии, соображает лучше? Что ж, зато идея была озвучена, а потенциальный помощник найден - тот-самый-человек-из-ордена!..
Люцерна-Люцерна-Люцерна. Вернуть-вернуть. Скорее, вернуть, поговорить, увидеть снова, сказать - смотри, я отомщу за тебя, ты не зря меня учила! Я не прощу ему твою смерть! Он умрет, ты веришь?!
Клавдиус не сразу, но открыл знание - о четырех камнях, способных убивать и воскрешать. И указал на тех, кто, может быть, носит при себе такие камни... Раз - человек со светлыми волосами, два - человек с посохом. Так-так-так! Проспер уже не думал, как достать камни, не причиняя никому вреда. Наплевать на вред, главное - достать! Убивать ради камней - это, конечно, на крайний случай, но вот огреть по башке... Проспер и огрел по башке. Долго опасался, ходил вверх-вниз по лестнице мимо печально сидящего там Маркуса, пока наконец не решился и не ударил сзади. И вот... Вот он, камень! У Маркуса оказался полный мешочек денег, но их трогать Проспер не стал - ни к чему.
Стоило положить камень в сумку, как из сумки потекла вода. Вот и стихия, и гадать нечего. х)
И вот собрались в одной комнате Проспер, Клавдиус и Лестор. А еще вода, камень и мастера. Несмотря на зарождающееся приятельство, камешек Проспер Лестору не давал даже подержать. Потому что приятельство-приятельством, а тут на кону возвращение Люцерны, и прошляпить такой шанс по глупости? Нет уж! Кто знает, как работают эти камни!.. И - камень в воду. И ждать.
Пока Проспер ждал, сердце колотилось как бешеное. И ужасно тянуло улыбаться и хихикать - вот они нервы последних месяцев, вот оно предвкушение. Если Люцерна придет, то навсегда или на время? Что скажет - "молодец" или "ну ты и осел, Проспер"? Ощутимой она будет или нет? Несколько минут ожидания, дурацкая улыбка и - Люцерна. БОГИ БОГИ НАСТОЯЩАЯ ЛЮЦЕРНА УХМЫЛЯЕТСЯ КАК ВСЕГДА И УДИВЛЕНА И ГОВОРИТ ЧТО ВСЕГДА ЗНАЛА ЧТО Я СПОСОБЕН НА ТАКУЮ МАГИЮ. *_________* Если говорить адекватно - Проспер был в ужасе и восхищении оттого, что задумка удалась. Смотрел на Люцерну и думал, что магия - самое лучшее, что есть на свете. Боролся с желанием в немужественных слезах наброситься на только что ожившую наставницу. Не было б рядом Клавдиуса - так бы и сделал (еще не знал, что Люцерна неосязаема, хм, вот был бы неловкий момент :/). А с взрослым магом вроде как надо быть посерьезнее. Да и такой момент - то ли бушевать от радости, то ли стоять столбом. Но самое главное, выпал шанс поговорить. Говори, говори быстрее, кто убил тебя, а я убью его, просто пойду и убью! И взгляд Люцерны "тыидиот, нельзяпростовзятьиубить". Но - нет, говорил Проспер, я оглушу его и убью, или заколдую и убью, но убью!! Но в общем-то, никто не против убийства. Убить так убить. Только сначала надо бы с ним переговорить. Люцерна громко и с горькой досадой повторяет: "Надо же, так проколоться, так! Довериться кому-то!..". Так кому, кому? - человеку с посохом, говорит Люцерна. И ты понимаешь: да. Да, все решится сегодня, потому что человек с посохом здесь. У человека с посохом тоже был камень - тот, который он украл у Люцерны. Проспер легко соглашается на опасное колдовство - то самое, что позволяет менять внешность. Ради мести, ради справедливости, ради наставницы - да что угодно, какая угодно магия!
...и вот спустя пару минут Проспер в облике Люцерны спускается вниз, неспешно подходит к страннику с посохом, вот-смотри-кто-я, и отходит дальше. Давай же, иди сюда. Довольно притворяться, словно не помнишь меня. Иди, иди, поднимайся со стула, иди сюда, я заманю тебя наверх. Проспер спрашивает у странника: "За что?" - и знает, что сейчас он улыбается в точности как Люцерна, ее улыбка, ее тон. Странник не понимает, прикидывается, будто фраза "руки в крови" ему удивительна. Но они поднимаются наверх, в комнату, где поджидают Клавдиус и Люцерна. И вот странник обездвижен магией Клавдиуса. С ним можно поговорить - но маги успевают узнать лишь то, что смерть Люцерны была заказана. Кем-то. В комнату вбегает Оливер и оказывается оглушенным тоже - а что еще делать с тем, кто увидел что не надо!.. Потом-то он, конечно, очнется и будет недоволен, но, как сказал Клавдиус, Оливеру всего лишь посоветуют меньше пить, чтоб не падать в чужих комнатах и не видеть всякие допросы, которых, конечно, на самом деле не было. Потом странник кричит - и его слышат. Вбегает Маркус, завязывается драка - а Проспер ослаблен заклинанием одним, заклинанием того же щита - вторым, и вот уже нож Маркуса долетает до него. Тяжелое ранение, темнота в глазах. Мелькает мысль - Люцерна? она-то где? А Люцерны уже нет. Месть не удалась, у Проспера рана, Люцерна исчезла - увидев напоследок, что он даже с простым допросом справиться не может. А ведь надо было прикончить этого странника сразу, без всяких разговоров!.. Мысли по кругу: ранен, не удалось, убить, Люцерна, камень, исчезла, плохо, закончить начатое, месть-меть, я справлюсь, верь мне...
Когда Проспер наконец может встать, у него в сумке, конечно, не хватает ядов и трав. Кто-то унес все, что мог. Зато оставил нож за поясом. Рядом такой же оправившийся от тяжелого ранения Клавдиус. У двери - Маркус. зараза хД Маркус спрашивает: "У вас отобрали оружие?". Да, говорит Пропер, конечно. И надеется, что под свободной безрукавкой не видно выпирающей рукояти. Проспер думает, думает, думает - доделать начатое надо, но как? Напасть прямо на Маркуса - бесполезно, проиграешь снова. Рядом Клавдиус - который, к слову, недоволен срывом переговоров и сам Просперу голову открутит за попытку напасть на Маркуса. Попытаться что-то сотворить с обоими? А если не выйдет, то все, смерть на месте, или тюрьма, и месть не удастся?! Долго думать опасно, времени нет. Скоро странник очухается от ранения и убить его станет сложнее. И Проспер снова импровизирует. Наводит видения на Маркуса и Клавдиуса, оглушает обоих, принимает облик Маркуса - два заклинания сразу ослабляют, но не смертельно, сделать задуманное Проспер успеет, точно успеет! В облике Маркуса и с его ножом ходить по таверне безопасно. И смотреть в глаза страннику - безопасно и приятно. Чужая личина - это иногда очень выгодно. Минута или две - и Проспер оглушает странника и закалывает ножом в сердце. И бежит - вон из таверны, оставив на втором этаже сумку с вещами. А, и боги с ней. Главное - удрать раньше, чем поймают. Проспер успевает.
И это - ликование, это восторг, это - счастье мальчишки, совершившего задуманное, отомстившего за смерть наставницы. Проспер еще не думает, что теперь-то ему соваться в Орден опасно, потому что Клавдиус о нем предупредит и вместо радушного приема Проспер получит... явно что-то другое. Но пока Проспер не думает ни о чем, у него одна цель - убраться отсюда подальше. Он не боится ни новых скитаний, ни лишений, его не печалит потеря важных трав и зелий, ядов и противоядий. Пока он просто рад - тому, что доказал и себе, и Люцерне, что он чего-то стоит и в состоянии восстановить справедливость. И не дает покоя мысль: ведь если есть те камни, наверное, есть и другие? Или другие способы, зелья и заклятия, способные возвращать умерших. Вот для чего стоит постигать магическую науку - чтобы уметь договариваться со смертью, уметь возвращать тех, кто дорог, кто нужен, кто полезен - цели разные, суть одна. И Проспер знает, чему он будет учиться в ближайшее время - а может, и всю жизнь.
На самом деле - пока его не настигнет разгневанный Клавдиус и не открутит голову, да, я помню хД
Его Величество, король Лицентерры Аргус Анэсти, Шао. Сидишь ты такой в таверне, пьешь, а к тебе подсаживается человек в короне. И не сумасшедший какой-то, а именно король. И как-то даже не знаешь, что сказать. Хотите мы заколем для вас цыпленка, Ваше Величество? х) А вообще - спасибо, мастер! Ты был прекрасен во всех ролях. Но особенно, конечно, в роли Люцерны - ну, это восприятие моего персонажа, впечатлительного юнца, да. Честно, я до конца не верила, что Люцерна ПРАВДА появится. Я готовилась просто упарываться идеей МЕСТИ МЕСТИ МЕСТИ!! - а вышло так, что идея пришла в облике наставницы. И это было так... Неожиданно и вдохновляюще. Такая таинственная женщина, с долей высокомерности, так хорошо виден этот... барьер, за который Просперу никогда не было хода, потому что нечего мальчишке знать про взрослые дела, орденские и всякие другие. х) Ты была прекрасна. Я представляла тебя почти такой, но никакое представление не сравнится с реальной встречей. И черт, черт, как тебя мне было мало! Нет, понятно, что за мастером не побегаешь и не покричишь "поиграй со мной еще, пожалуйста!" Но было очень жаль, да. Потому что такого эмоционального всплеска я не ожидала, и он был... приятен. х) Пожалуй, это тот момент, когда я, при всей своей нелюбви к игровому обвму, очень даже хотела бы пообвмиться. Даже побрызгала лицо водичкой, но впечатлять слезами было некого хД Спасибо тебе, вот. За эмоции, за мир, за прекрасную Люцерну, за все-все-все.
Его Высочество, принц Северин Анэсти. А знаешь ли ты, что ты был одним из подозреваемых?)) Был, да. Я даже думал и к тебе подкатить с оглушением или глюками, но не успел. Спасибо и тебе, мастер. За мир и всякие его прекрасности. Отдельное - за книжечку заклинаний и за заклинание глюков. Боже, без него все сложилось бы совсем иначе. Хотя оно было нагловатым, да хД Но спасибо. Я долго тебя не замечал по игре, потому что принимал твой обруч за хайратник, извините. Ты был прекрасен и доступен для мастерских дел, и спасибо тебе за это!
Ее Высочество, принцесса Ирма Анэсти, Хантэ. Так и не понял, откуда и зачем у тебя были магические камни!) Мы с тобой не играли вместе, только на допросе. х) Зато ты показывала нам звезды по дороге до станции! И возвращаясь к разговору на станции - мне правда интересно, да, смогла бы ты утихомирить жажду мести Проспера, но это, серьезно, очень нелегкая задача. х)) Уруру.
Приближенный принца, Оливер Лион, Ульрих. Знаешь, я просто наблюдал за тобой иногда. Твой выход в юбке меня... удивил. хД И да, прости за оглушение. Ты был лишним свидетелем и мог кричать, это было недопустимо.)) Но ты был, как всегда, прекрасен даже издалека. Спасибо за игру.
Служанка принцессы, Фланнха. Манькофа. Внезапная принцесса. х) С тобой мы тоже не пересекались. Но поздравляю с новым социальным статусом!) У тебя были офигенные косы, я уже говорила. Всегда о таких мечтала)) Уруру!
Хозяйка таверны Гостила Стилл, Фай. Прекрасный образ, как всегда. Чучело мужа - отдельная история. Надеюсь, цыпленок вам понравился. хД И спасибо, что перебинтовали. Даже ядов и трав не жалко))
Помощница хозяйки таверны, Айви. Лунь. Пятнадцатилетняя девица - в точку. Просто в точку, и это так круто. Спасибо тебе за приятные разговоры. Милая, милая девочка. х) И шикарный образ.
Финелла, Леони. Я застала тебя только улыбающейся, и ты была очень милая. Очень внезапно твое родство с Лестором, вау-вау. И здорово)) И юбка твоя на Оливере смотрится... хорошо.
Человек-с-фикусом. Фиорино. Сикомора, хм)) Ты был прекрасен, да. И цветок твой был прекрасен. И наш короткий разговор про траву, за который мне немного стыдно. Да, запомнить три названия травы и какая из них яд - это очень сложно хД Тебя я тоже подозревал, но тоже не успел достать своими заклинаниями. Увы. То есть, конечно, не увы)))
Лестор, Насиба. ТЫ БЫЛ ПРЕКРАСЕН. Жертвоприношение, цыпленок, сеанс психотерапии, все прочее - о, спасибо тебе. С тебя началось превращение Проспера в не-очень-мрачного-мальчишку, и это хорошо, хоть и задумывалось немного иначе. С тобой связано множество знаковых моментов на игре))) Я все равно не доверял тебе до конца, но ты мне нравился. Ты был искренним и не пугался моей магии и связи с магией вообще. Это круто. х) Спасибо! Мы немного сработались и получили что хотели. х)
Маркус, Тайчо. ПРОСТИ и СПАСИБО! Это самое главное, что я хочу тебе сказать. Это... описывает все. Прости за оглушение, за глюки, за второе оглушение. Спасибо за то, что не добил - это главное)) И за прекрасность твою спасибо. Вообще-то ты мне нравился, но я был слишком одержим своей целью. Уруру))
Странник-с-посохом, Куро. И тебе - ПРОСТИ. Ничего не могу поделать, личные мотивы такие личные мотивы. Как я злился, когда тебя унесли!!! Ты бы знал)) Но все вышло как вышло. Спасибо тебе за игру, мой главный враг!
Клавдиус, Мара. Черт, к концу отчета как-то по одной линии пошло хД Ну, да, ты понимаешь - и СПАСИБО, и ПРОСТИ тоже))) Ты был совершенно прекрасен, ты открыл перед Проспером новые перспективы, дал ему новые знания, а он сорвал твои переговоры и свалил. На самом деле, Проспер и тебе не очень доверял, несмотря на то, что даже Люцерна, появившись, отнеслась к тебе с доверием. Ну, это просто маленькая паранойя маленького юноши) Но спасибо тебе за игру, большое. Голову можешь открутить, как найдешь!
Ортвиноподобные персонажи преследуют меня. Что подросток Ойгензихт, что буйная-дерзкая Осока, что ожидаемый Проспер... Слегка двинутые, да. Одному принцессу подавай, второй - революцию и права неграм и женщинам озерным, третьему... Ну, тоже что-то подавай. Но это, конечно, чаще все из моей головы и из моих тайных желаний. Все эти странные герои. Проспер вот сам такой вышел, правда, я ничего, я не дышал. В общем, да. Где мои шаровары. Буду восточным юношей.
Яблочная осень. Лимонная осень. Солнечные клены и сладкий воздух. Дышать и любоваться. Яблочное повидло варится и варится, а пахнущие летом мешки не худеют.
То, что я не допишу уже, к сожалению. Это должно было стать приличным рассказом, но в итоге - обрывки, обрывки. Про Астерию. Но пусть лежит здесь. Я же все сюда складываю.
Совсем нет сладу с этими мальчишками! Вот если б она лично заявилась, чтоб выплеснуть на Клауса ведро воды из заросшего тиной колодца с головастиками - тогда он бы встал как надо, и на реку они бы пришли вовремя! Но кто ж ей позволит так запросто явиться в спальню рихтеровского наследника. Невежливо, не положено и соседским девочкам, даже самых благородных кровей. А теперь жди этого соню на распутье, как владычица троп из сказок, что поджидает некрепких духом путников и искушает ложными дорогами. Уж и солнце выползло из-за леса, и облака порыжели, и туман почти утек под землю... Сколько ж можно спать! Астер обняла руками колени и сонно моргнула. Ну вот, теперь и ей хочется спать. И платье все в траве вымазалось небось - не очень-то жалко крестьянскую тряпку, она честно обменяла ее на свое старое нижнее платье из синего льна... Ей-то не жалко, мать не заметит, а той девочке с деревенской окраины какая радость! Вот только простушкино платье в шести местах протертое, отсыревает в минуту и словно нарочно пыль, грязь да зелень впитывает. Ну да ладно, зато никто малолетнюю девицу Торнау не узнает, не наябедничает матери, а мать не хватит удар, и лекарю не нужно будет к ней мчаться по растекшейся, как мятые овощи по тарелке, болотистой дороге. Удобно устроив голову на коленях, Астер перекинула разметавшиеся волосы через плечо, чтоб свободно спадали на землю... Ну точно, хозяйка троп. Не испугался б этот дурацкий Рихтер, как соизволит наконец явиться...
* В пятом часу в окрестностях Оресне какой-то невидимый повар, пропотевший над седым, пресным варевом всю ночь, проносит дымящийся черпак над ржаными полями, пегими тропами, над каждым спящим двором - и все застилает туманом. Над поверхностью плавают черепичные башенки и куцые еловые макушки. В столице такого не увидишь, местные повара готовят изысканные мясные блюда да ягодные тарталетки, и в городе не туман, а одно название - поплавают четверть часа, жаля колеса приземистой телеги, прозрачные медузы, да и только. За несколько лет в столице Астерия забыла, каково это - выйти из дома до солнца и утонуть в тумане по грудь - столичным дамам в такую рань и неприлично выползать из спален! - и теперь накатившая влага заставила поежиться и туже затянуть завязки плаща. В глубине двора шумно дышали лошади, отфыркиваясь и перебирая копытами, страстно жаждущие взмесить разлившуюся у ворот грязевую лужу - скорее, скорее!.. В скачке становится еще свежее прохлада, а ветер сметает сырость, наползшую с лоснящейся от дождей земли.
От холода в носу щекотало. Астерия сердито потерла ладонями лицо и направилась к лошадям: проверить седельные сумки, подтянуть ремни и угостить любимиц подтаявшим сахаром. Уезжая, она оставляла этих красавиц жеребятами, а теперь... Тонконогая, неуклюжая Графиня отпустила гриву до пуза, которую теперь заплетали в черные масляные косы с белыми лентами, да и мясом обросла заметно - нужно еще постараться, чтоб нащупать кости под шкурой! А трусливая кусачая Птаха слыла большой разбойницей. Конюх настойчиво советовал держать под рукой кнут. Вместо кнута Астерия повесила на пояс мешочек с сахаром. Эти... мужчины ни с детьми не умеют обращаться, ни с лошадьми, ни с собаками. Им бы лишь силой да прямотой брать свое, никакой изворотливости, никаких обходных тропок - иди прямо, даже если прямо - пропасть!.. Безмозглые кретины. Безмозглый. Со злостью дернула ремень, натянув до предела. Графиня скосила глаз, повела ушами, но даже не фыркнула: подумаешь, тесно затянули, пустят галопом - сами расплатятся... слетевшим седлом да лопнувшим ремнем. Коротко вздохнув, Астерия ослабила натяжение и уткнулась лбом в лошадиную шею. - Сударыня, вам дурно? Сопровождающего гвардейца, прикорнувшего на стожке сена у бочки с дождевой водой, Астерия заметила не сразу - чудом не взвизгнула, точно трусливая болонка, а заметив, невольно дернула головой - ну нашли где спать, право слово! - и на плечи сполз капюшон. Поправлять не стала - все равно на скаку слетел бы. - Я вас не видела, барон. Не беспокойтесь за меня. Вы готовы к дороге? - Да, сударыня, но тут... одно дело, понимаете... Барон Дачс - кажется, именно так звали одного из отцовских солдат - заметно смутился и поспешно вскочил на ноги, комкая в крепких лапах - ладонями эти медвежьи громадины никак не назовешь - отсыревший плащ. К горлу подступил комок: эта нерешительность в глазах - Создатель, как похоже на... - Вам требуется так много времени, чтобы связать два слова? Астерия отвернулась и принялась отвязывать Птаху. Размякшие от сырости ногти никак не могли подцепить тугой узел. Руки задрожали. Барон за спиной тихо откашливался, с хрустом чесал щетину и отвратительно мялся. Наконец, когда Астерия, не глядя, швырнула ему повод от второй лошади и сама уже закинула ногу в стремя, барон одним духом произнес: - Графиня, прошу простить, но второй сопровождающий сбежал, и об этом еще никому неизвестно! - О, так вас должно быть двое. - Астерия намотала повод на левое запястье до того плотно, что ладонь закололо. - Не суть, мне и вас хватит. И помолчите о приличиях! - прикрикнула, не заметив, но угадав ужас на лице барона. - Я еду в монастырь, а не замуж. Влезайте уже в седло, и отправимся. Барон пробормотал что-то вежливое и, наверное, благодарственное... Астерия уже не слушала. Все они благодарят, мужчины, мелкие дворяне, которым положено поклониться платью, поцеловать напомаженную ручку. Менторы наравне с названиями государств и правилами грамматики кормят их изысками этикета - благодарствую, сударыня, нет меры моей признательности, леди... Гадость, и из каждой дворцовой щели - эта же гадость. Совершенно не волновало, куда делся второй гвардеец и почему первый так о нем печется. И промозглое утро, и размытые после ночного ливня дороги не беспокоили ее тоже, как и отсыревший подол, и ноющая поясница, и саднящее горло, и сшитое словно из пыльных крылышек моли платье. И правда, не к жениху спешит, а к неприступной крепости из синего камня, похожего на известь, сыпучего, но на диво плотного. И за этими стенами ничто не будет иметь значения. Четверть часа спустя они выехали на слякотную широкую дорогу, ведущую прочь из города. На горизонте, продираясь сквозь творожистый туман, начинало подниматься солнце - редкий лиственный лес, окутанный дымкой, светился изнутри рассветной желтизной. Вдалеке крикнула птица, лошадиные копыта взмесили глинистую кашицу - и Астерия галопом пустилась вперед по дороге. Крик барона затерялся в стуке копыт, хлопанье грязи и сдавленном плаче. ...Астерия покидала дом с твердой уверенностью, что вернется сюда только в облачении монахини, которое скроет ее тело, волосы, мысли и душу под грубым полотнищем.
Одному Создателю будет ведомо, мама, что терзает меня и какой ветер раздувает угольки. Ничто не выдернешь ты из-под этой завесы, никак не сдернешь ее саму - у монахинь нет пути назад! Впрочем, лишь я обвяжу голову темным платком, лишь затяну лентой, спрятав навсегда от глаз мирских твои любимые локоны, со мной будет покончено, да, мама? И ты станешь горестно вздыхать над историей непутевой дочери, которую сломило горе, и в твоей сокровищнице историй о несчастных женских судьбах станет немного теснее. - Вы ужасно смелая женщина! - барон запыхался и раскраснелся, плащ уже был снят и перекинут через седло. Астерия позволила себе улыбку, все равно барон едет поодаль и не увидит. - Пустить зверя галопом по такой дороге - тут и у кошки лапы заплетутся! Признаться, я опасался, что меня снесет в кювет вместе с этой красавицей, - он похлопал Графиню по упитанной шее, - она рванула за вашей Птахой, я и опомниться не успел... - Вам стоит крепче держаться, барон, а не оврагов бояться. Позвольте вопрос: сколько вам лет? Бедняга покраснел еще сильнее и вцепился в поводья, словно ему только что погрозили скинуть его с хлюпающей дороги в овраг с репейников в человеческий рост. - Тридцать два... - Выглядите старше. Не ищите подвох, мне всего лишь стало интересно, как давно вы на службе. Это не вы лет десять назад вытащили с болота двух детей крестьянского вида, которые оказались неподобающего вида и воспитания, но графскими отпрысками? Астерия и сама удивилась, что вдруг вспомнила лицо тогдашнего спасителя - ей казалось, что, кроме удушающего запаха гнилой тины, сырости и мха в памяти ничего не осталось. Барон откашлялся и потрепал лошадь по гриве, пряча улыбку. - Думал, вы не помните. - Я и не помнила. - Астерия нарочно легко рассмеялась - ох, вот и пригодились дворцовые навыки! Хоть чему-то полезному научилась В монастыре ей фрейлинское хихиканье "для незнакомых господ" не пригодится, но по пути еще придется кстати. - Мы ведь тогда перепугались хуже некуда... Хотя, знаете, может, Клаус вас и помнит, у него из памяти - чудо какое-то! - ни одно лицо не вылетает... - Она сглотнула. - Не вылетало. И из ее памяти это молодое птичье лицо не сотрется вовек - темные сквориные глаза и пряди, неровные, как перья на ломком птичьем крыле. - Я не знал вашего друга. - Барон склонил голову, коснувшись ладонью груди - знак сочувствия умершим вышел скромным и уместным. Не все служители храмов могли так выказать почтение скорбящим родственникам при погребении: молодым не хватало осмысленности, старикам - духу воскресить в памяти гнетущее чувство первой потери, первой встречи со смертью... Взгляд на барона, опустившего глаза - не в молчаливой молитве, но в смирении перед невозможностью облегчить чужое горе - пробуждал чувства, которым и так только дай волю вспыхнуть. Нет, не нужно сейчас этого жжения в животе, словно шагаешь в пропасть - зажмуриться, обхватить себя руками, податься назад... Астерия пыталась "податься назад" - отступить от пропасти, упасть в "материнские нежные руки", как советовали дворцовые тетушки. Чашка чая трижды в день и лоно семьи - все, по их мнению, что нужно девочке с разбитым сердцем. А завершить все это замужеством - кто же еще восполнит потерю близкого друга, как не добрый мужчина!.. Курицы. Птаха всхрапнула, получив тычок в бок, и радостно перешла на рысь. Барону и не понадобилась править лошадью - та повторила за заводилой-Птахой все, включая хлесткий взмах хвостом и свистящий храп.
- Знаете, - крикнула Астерия, глотая пыльный ветер, - я ведь тоже его не знала - моего друга. Ничего не знала о нем до дня его гибели!.. Так случается: один день срывает шоры с твоих глаз... а второй день - вторые шоры, а третий - угадайте, барон, которые? И знаете чт самое поганое - что ты остаешься, несомненно, просветленный и ясно видишь все и всех вокруг, но ты одна. И единственному человеку, которому есть дело до тебя и твоего трепетного израненного сердца, ты до смерти завидуешь! Создатель, - голос сорвался в хрип, - прости мне мои слова! И вы, барон, - уже тише, - и вы простите. Птаха, почуяв настроение наездницы, перешла на шаг и принялась обгладывать придорожные кусты с мелкими желтыми соцветиями. Кусты оказались колючими, поросшие крошечными шипами с половину мышиного когтя. Птаха обиженно мотнула головой. Астерия растерянно погладила лошадь между ушей. Создатель, что же она наболтала... Оглядываться на барона было совестно, но если она замолчит, значит, будет ждать какого-то ответа от человека, не по своей воле ставшего свидетелем ее слабости. - Леди Астерия, - голос барона был тих, но тверд. - Не стесняйтесь меня: ваши слова я сохраню в тайне. Я знал Клауса Рихтера всего один день - несколько часов, если быть честнее, но я верю, что он был хорошим человеком... - Показалось, что барон грустно улыбнулся. - Мальчишкой-то он был забавным... Охранял вас, такой гордый, но вымокший до пуха птенец... То ли смех родился сначала, то ли рыдания, но к горлу они подкатили одновременно. И, когда Астерия согнулась пополам над шершавой и жаркой шеей лошади, не пытаясь вытереть слезы или заглушить смех, дрожащая, тяжелая рука в перчатке из жесткой кожи легла ей на спину.
* К полудню они таки добрались до места - к полудню, когда все уважающие себя рыбаки уже сматывают сети и насаживают улов на нити! Астер не разговаривала с мальчишкой Рихтером до самого берега, где они уселись мастерить удочки: по пути им попался дикий орешник с молодыми пружинистыми ветками - самое то!.. Клаус жмурился на солнце и зевал чуть ли не каждую минуту. То же самое длилось и весь путь от распутья до реки. Так и хотелось поймать самую вертлявую глазастую стрекозищу и в рот запихнуть этому негодяю, который невесть чем занимался всю ночь и потом проспал всех петухов! Но поди ж вытяни из него правду, если сам не захочет рассказать. Но интересно же... - Клаус Рихтер, - Астер изобразила, будто очень старательно выцарапывает кинжалом - видела бы мать, чему служит родовая вещь! - колечко для рыболовной нити на конце голой ореховой ветки, а спрашивает так, между делом. - Ты сегодня спал на сеновале с вашими пастухами? - Я спал на сеновале, - без тени улыбки признался Клаус, - но не сегодня. Однажды случилось. И замолчал, продолжив методично, как уставшая кошка вылизывает детенышей, зачищать ножом - самым обычным, таким свеклу на кухне чистили как-то - наполовину нагую мощную, в три пальца толщиной ветку. Ой - Астер только сейчас заметил на его руке кольцо - вернее будет сказать, конечно, семейный перстень, но по изяществу и тонкости ковки перстень больше походил на кольцо... Впрочем, наверняка это из-за того, что у Астер в роду все мужчины носили перстни в пол-ладони и с камнями величиной с совиный глаз. - Зачем тебе кольцо? - не выдержала она. - Мы же договорились, что будем как простаки! Клаус улыбнулся ей, глядя исподлобья - как же любила она эту его улыбку!.. Но ужасно глупо было бы сказать об этом вслух - Астер через года три станет девушкой на выднье, ей пора забыть эти глупости - ни одна серьезная дама не скажет мужчине, что млеет от его улыбки! Астер вспыхнула и ниже склонилась над удочкой. Держать кинжал стало сложно - кожаная рукоять скользила в мокрых ладонях, а острие плясало и норовило укусить высунутую из-под платья коленку. - А тебе-то нож зачем? - Клаус тряхнул головой, откидывая челку с лица. Наследник Рихтеров откровенно презирал подобающие прически, да и ножницы как инструмент надругания над отросшими патлами. - От беды, - коротко ответила Астер. - И мне от беды, - Клаус бережно поправил на пальце кольцо - с его тонкими пальцами удивительно, что оно не слетело д о сих пор в траву. - Или... после беды. Родовые предметы помогают найти последнюю дорогу домой. - Замолчи! Мелешь чепуху! - Астер хлопнула ладонью по траве, на секунду задохнувшись от непонятного испуга. Клаус только пожал плечами. - Может и пригодиться.
ХОРОШИЕ НОВОСТИ. Суть в том, чтобы на протяжении 7 дней постить каждый день по три хороших новости из своей жизни. Что-то, что вас порадовало: приятная покупка, интересная и добрая ситуация с людьми на улице, сериальные события дня, да что угодно. Обязательно осаливаете мобом френдов. Осалила ЯнеЯменяЗдесьНет
Салю... кто-то нехороший разобрал всех моих ПЧ хД Если кто захочет. х)
1. Простые человеческие радости: вчера я наконец-то купила себе треугольный сэндвич с курицей в магазинчике на Цветном бульваре. И он был прекрасен, этот сэндвич. 2. На ночь я написала зарисовку по отыгрышу, от которой мое сердце замирало аж до утра. Эмоции-эмоции, сытость и довольство. 3. Вчера на семинаре по возрастной психологии мы показывали пантомимой уровни организации материи, и это было... Довольно неадекватно. х)
1. Не пошла в универ на единственную пару, выспалась и провела прекрасный день дома, успела убраться и поделать домашку. х) 2. Внезапно очень приятно провела время на репетиции, даже на сцене выходило что-то более-менее адекватное. 3. Возвращаясь домой в час ночи, зашла в магазин за клубничным питьевым "Фругуртом" и выпила его весь дома. Это почему-то вкус совсем-совсем из детства.
1. Прекрасная пара по психодиагностике. Детишкам дали поиграться в чемоданчик с методиками! Детишкам - нам то бишь. Методика "Будет ли рада мама?" (на самом деле, не помню точное название) порадовала больше всего. Рисунки с эмоциями мамы - отдельная тема, эмоция "мама в ужасе" выглядит для меня как "мама в шоке от того, что ее сын в состоянии сделать такую фигню", но какой там ужас? Эмоция "мама одобряет" - это нехорошая усмешка, от которой мне бы в детстве стало не по себе. А еще есть методика "Расскажи историю", где несколько картин, в том числе картина зимнего утра в лесу, посреди полянки - могила с венком. Меня вопрос "как ты думаешь, чья это могила?" поставил в тупик: да откуда я знаю? Но детей, кажется, он ставить в тупик не должен. Хм. Но - весело и полезно провели время. 2. Опять про еду (каждодневные радости, да хД): купила по дороге домой банку красной фасоли. Ела с неописуемым удовольствием. Домашние фейспалмили. Зато кошки радовались и угощались с удовольствием. 3. Сунула Альбусу в клетку бандану с "Чебурашки" - чтоб зверек строил домик и спал в тепле. Зверек рад, копается и дрыхнет в гнезде. х)
1. Купила клевые сапоги х)) 2. Сняла не клевую, но стипендию хД 3. С упоением писала зарисовочку утром-днем-и-вечером.
А еще кошка спала на коленях и урчала, как трактор (и я не преувеличиваю). На ярмарке видела палаточку с прекрасными вязаными варежками и перчатками. И палаточку с украшениями из самоцветов.
1. Купила аж четыре предмета косметики. Для меня это... нереально много. Вот и почувствуешь себя... девочкой. несмотря на то, что этими предметами косметики ты собираешься рисовать мужской грим. 2. Дописала подарочную зарисовку, которая оказалась очень даже ничего и выполнила главную задачу: порадовать человека х)) 3. Дома теперь в небольшом количестве, но водится очень вкусный зеленый чай, который пахнет молоком. Его цену можно отнести скорее к плохим новостям, ну да ладно.
1. Какую-то часть дня чувствовала себя на подъеме, легко-легко так, плавала в желешечке, а когда ты в желешечке, у тебя все так хорошо. х) 2. С утра накрывало желанием что-то писать-писать-писать-срочно!! - чего давно уже не было. 3. Шла домой по безлюдным улицам *____* Красиво. И стремно хД
1. Сделали большое задание по истории педагогики. Завтра презентуем х) 2. День спокойствия и домашнего уюта х) 3. Получила в почтовый ящик (в человеческий, в подъезде) записку от Тамары: "как дела, Алена?", записка на рекламе то ли пластиковых окон, то ли еще чего. Мимими х))
читать дальше Дочитала в ночи "Ради сына" Базена. И все-таки - зачем, зачем ты это делал, человек? Отдать свою жизнь в распоряжение детей - эта жертва себя оправдывает только здесь-и-сейчас и немногим позже, но ведь потом, спустя десять, пятнадцать лет они скажут тебе: мы не просили. Они спросят: зачем, папа? кто тебя заставлял? Они, конечно, посочувствуют, повздыхают, но в твоем несчастии в старости обвинят тебя же. Разве не самый лучший пример для детей - счастливые родители? Или родитель, если уж так вышло. Не жертвенность и смиренность, "мои интересы неважны", а именно счастье, черт. Быть собой, иметь интересы, расти и в тридцать, и в сорок, и позже - вот чем восхитится выросший ребенок. А не жертвами. А ведь мосье Астен вырастил неплохих детей. Один, правда, индюк, вторая - не очень умная кокетка, третий - готовится стать отцом в 18. Третий, к слову, адекватен и добр, и хороший мальчик, и поступает правильно, но и он не оценил отцовской жертвенности. И, оглядываясь в прошлое, сам говорит: мы были эгоистами, папа. И в этом звучит: "Тебе не следовало отказываться от своего счастья из-за нашей ревности". Это ведь такие мелочи, господи. Новая мама, ревнующие дети, это же преодолимо, а неудовлетворенность жизнью останется с тобой навсегда. Неужели не стоит пытаться соблюсти баланс? Хотя бы попробовать. Но отец там вообще боится пробовать. В чем-то его понимаю. Отец - тряпка. С крепким нравственным стержнем, иногда даже волевая, но все равно - тряпочка. Единственное, что не было для него рутиной, он отстранил от себя сам - "ради детей". Ради сына. И дурак. Любви хватит на всех, если постараться. Я, может, излишне категорична, но... пока мне кажется так.
* Читаю Фрая и нахожу много интересных мыслей. Смешно, что их озвучивает Шурф - персонаж, который в трудные минуты вещает у меня в башке что-то пресное и успокаивающее. И теперь он вещает со страниц - словно объясняет все эти нужные вещи специально для меня. х) Люблю такие совпадения.
* Прекрасная физра была в пятницу. Прекрасная кардио-тренировка. Скакалочки, много бега, пресс-отжимания, все-все-все. Дрожащие ноги после. Девочка, с круглыми глазами вопрощающая: "Ты где-то занимаешься? Как ты все это делаешь?". А я в последний раз "занималась" месяц с лишним назад, когда пробежала от Строгино до Щукинской и обратно. И нет, я не занимаюсь. Но мне льстят такие замечания, благодарю. Просто соскучилась по физической активности. А потом пошли с одногруппницей выпить чай в Му-му. И горячий сладкий чай с лимоном - это просто... как нектар. Самое прекрасное, что есть в этом мире. Сразу жарко и хорошо.
...золото в тумане. Темное, сочное золото, каплями - краснота, и остатки зелени, и все это - в сияющем тумане, да. Девять утра, река, много солнца и холода. Осень плывет по волнам белой дымкой, обволакивая трехцветные уже деревья. Скоро настанет время шарфов, митенок и шапок.
"Немного нервно". До середины наполненный "Меццо Форте", дымок, скрипка. Гитара. Шум волн - зернышки в бубне. Чарующее стихотворение. Цветочные венки. Зеленые надувные шары летят в зал. Летят в музыкантов. Гитарист отпускает струны, смеется и отпихивает гигантский, неповоротливый пузырь. Скрипачка кокетливо откидывает пузырь носком сапога. Шары лопаются. Контрабандный шоколад - "тсс, вон тот мужик на нас косится!.. я не ем, я не ем, я причесываюсь, а-ла-ла... держи быстро, пока он отвернулся!" Подвески - с оленями у моих спутников, с деревом - у меня. Сиди и выискивай в этом символичность.
Макс Фрай. Наконец-то доехавшая до меня книжка. Первые страницы - в метро. По дороге на концерт и с концерта. И ночь, и безлюдность. И никак не взять под контроль голос, не натянуть узду - да прекрати ты плескаться, прекрати дрожать, что за истерика у тебя? Нет, ты смеешься, ты болтаешь что-то, но то и дело захлебываешься воздухом и словами, и от смеха пузырьки лопаются в груди.
Есть люди, которые начинают говорить с тобой так, словно вы знакомы давным-давно. И не просто знакомы, а за годы изучили друг друга порядочно. А ведь простая фраза - "я помню, мы с тобой говорили о стихах". Ты смотришь на человека секунду, две - и вспоминаешь тот единственный давний разговор, переписку, полчаса ни о чем. И откликаешься - да, да, конечно, и я вспомнила тебя! И ты какой-то весь доверчивый и сам не свой. И на прощание вы почему-то пожимаете руки - обе, стискиваете, и взгляд - "жаль, что пора уходить!". Человек уходит, ты остаешься сидеть и недоумевать, правда ли бывает так легко с людьми. *Бывает, конечно, но у тебя-то? Пфф!* Улыбаешься кому-то в толпе - просто потому, что столкнулись глазами, задержались на миг. Ты когда кому-то улыбалась вот так просто, а? Да никогда.
Серо-зеленый шарф на шее поэта. Все юноши - поэты, но не всем идут длинные, тонкие шарфы, небрежно накинутые, неровно змеящиеся по пальто. А ты сегодня и вовсе без шарфа - первый раз за последние года три. Прохлада невесомо касается кожи.